Спектакль-портрет о содроганиях души и эпохи: «Монокль» из Люксембурга

Третий день фестиваля «LUDI» стал настоящим открытием для провинциального зрителя. В зале ОГИИК был показан моноспектакль Стефана Гислана Русселя «Монокль» в исполнении Люка Шильца, актера Национального театра Люксембурга. Спектакль шёл на немецком языке с русскими субтитрами.

Эта неординарная работа носит просветительский характер в контексте фестивальных гастролей: во-первых, для широкого круга людей возникает зацепка познакомиться с творчеством грандиозного немецкого художника и графика Отто Дикса; во-вторых, публика наблюдает за тем, как свободно, раскованно, уверенно и дерзко, не боясь экспериментов, может существовать на сцене актёр; в-третьих, сам материал настолько непривычен для поклонников традиционного классического репертуара, что просто-таки рвёт шаблоны и заставляет не воспринимать действие исключительно как зрелище или иллюстрацию, но и подключаться к происходящему и головой, и сердцем.

В наши дни немецкий театр (наиболее близкий люксембургскому в сравнении с остальными европейскими театрами) – самое прогрессивное и интересное явление театрального искусства. Последние полвека он активно развивался, в том числе с подачи государства, которое доплачивает девяносто пять евро за каждый билет и при этом не вмешивается в планы и видение художника.

Искусствовед, художник, музыкант, драматург, актер, драматург, журналист – Стефан Гислан Руссель – автор идеи и постановщик спектакля. Как пришла ему в голову мысль оживить картину Отто Дикса, можно только догадываться, единственное, что стоит отметить, портрет Сильвии фон Харден не оставляет равнодушными никого, пройти мимо этой картины просто нельзя, как нельзя не остановиться в изумлении перед огромными статуями богов в Индии или перед полыхающим в пожаре домом. Не отпускает наблюдающего какое-то привлекательное, зачаровывающее уродство. В портрете, в самой фигуре сокрыт дисбаланс. Подчёркнутая андрогинность, острые угловатые черты, вычурная поза имеет отношение к отзвукам дадаизма, но помимо этого является выражением сущности образа.

Вильгельм Генрих Отто Дикс – немецкий художник, постэкспрессионист и график, авангардист, в 1920-е годы был связан с дадаизмом и экспрессионизмом. Полотна Дикса отличают социальные и пацифистские мотивы, мучительные духовные искания. Как написано в энциклопедии живописи, в своём творчестве он постоянно поднимал тему войны, часто соединяя её с резкой критикой современного общества. Портреты, написанные им в 1920-е и 1930-е гг, отличаются беспощадным реализмом.

Даже простые портреты он писал с особой целью, под влиянием ужасных впечатлений после Первой мировой войны. За острую социальную направленность своего творчества Дикс подвергся преследованиям нацистов.

Стоит вспомнить героев Э.М. Ремарка, мировосприятие и душевный баланс которых нарушила кровавая бойня. Бессмысленность и жестокость любой войны лишает человека какого-либо смысла существования, он, как ходячий мертвец, мечется, мается, пробует вернуться к прошлой жизни, но это уже сделать не удаётся.

Монокль – монооко – «один глаз» – это и одиночество, и пристальное наблюдение за действительностью, которое скорректировано пацифистским мировоззрением – обостренным и проникающим в суть. Как мальчик Кай, в глаз к которому попала льдинка, сам Отто Дикс и его герои уже не станут прекрасными и беззаботными, потому что во взгляде их так останется отпечаток войны и возможное предчувствие надвигающейся вновь катастрофы. Художник изобразил эксцентричную писательницу и журналистку Сильвию фок Харден, вполне привлекательную в жизни женщину (фотокарточки её сохранились в архивах), но которая была изуродована временем, обстановкой. Русские папиросы, короб спичек с гербом Веймарской республики и бокал «Шпритцера» (самого модного в те годы берлинского вина), мальчишеская причёска и приспущенный чулок, монокль – важные, во многом символичные детали, как и сам портрет в целом.

Люк Шильц предстаёт в роли именно модели портрета, такой, какой увидел её художник. Он говорит комичным дискантом, он неестественно двигается, динамика, темпоритм и пластика, в которой он существует, оправданно и гармонично сменяются. Из неподвижного позирования проскакивает неудержимая взрывчатость характера, ближе к середине действия возникает сцена а-ля кабаре, в которой скованность и угловатость перемежается с распущенностью и вызовом, ещё ближе к финалу Сильвию бросает в эпилептический припадок, который вовсе не является демонстрацией болезненного недуга, а олицетворяет протест неподвижности и выход эпохи через тело журналистки. Она – уже не просто женщина бомонд, а выражение и портрет целой эпохи, изумляющей и ужасающей.

Рената Клетт (Германия), член жюри фестиваля:
– Я очень рада, что наконец-то посмотрела спектакль, который поняла, потому что он на моём языке, и к тому же это был очень хороший спектакль, что делает радость ещё больше. Моя интерпретация значит настолько же много и настолько же мало, как и интерпретация каждого человека. Я критик, но не считаю, что моё мнение должно быть выше других. Это не была пародия, и это не была слабая женщина. Напротив, это сложная личность, что делает её ещё интереснее. Не нужно забывать, что Дикс нарисовал её как представительницу, символ эпохи. Я не знаю насколько вам знакомы эти золотые двадцатые годы в Берлине. Многие знают мюзикл «Кабаре», который немного отражает ту эпоху. Мой отец многое рассказывал мне. С одной стороны, это было сложное время безнадеги, безработицы, когда у людей не было надежды, когда люди жили с последствиями Первой мировой войны, когда было много инвалидов, и с другой стороны, в Берлине существовала ночная жизнь. Берлин был известен во всём мире как центр ночной жизни, естественно процветала проституция, наркотики, всё перемешивалось – возраст, пол, это было уже не важно, но так же это было творческое время, потому что в этой ночной жизни участвовали и раскрывались великие художники, танцоры. Все знают, как закончилась эта эпоха. И это все просматривается как на картине, так и в спектакле, который мы видели. Мне понравилось то, что было мало декораций, а особенно то, как Люк сыграл. Было использовано много разных актёрских средств, находок. Он не ходил, не бегал по сцене, не кричал, а просто сидел за столом, показывал красивые ноги. Та поза, в которой он сидел за столом, говорит гораздо больше об эпохе. То, что было представлено на сцене отражает ситуацию во всей западной Европе, потому что все темы, которые были затронуты в спектакле, они или до сих пор актуальны, или снова актуальны. Можно только надеяться, что все закончится лучше».

Анна Дулевская,

фото Ирины Крахмалевой