Запредельно

Фото: https://vk.com/uventateatrorel

Она предстала какой-то творчески-математической бесконечностью смыслов, прекрасного, вечного, пронзительного. Стала яркой вспышкой в год 135-летия писателя.

Свеча горела

Подсознание подсказывало, что даже в синкретическом театральном искусстве излить всю глубину романа Пастернака невозможно. Но кто сказал, что будет роман? Это фантасмагория, которую воплотила, материализовала из невещественного мира художественный руководитель театра, а теперь еще талантливый сценарист Наталья Смоголь. В кружеве ее текста — осенние паутинки и натянутые жилы, холодные рельсы и невинные души, незаурядно срифмованные кровь, любовь и боль. От тончайших соприкосновений удивительным образом всплыл в памяти роман, прочитанный около 10 что ли лет назад. Точки соприкосновения будто растревожили фантомную память, помогли вспомнить то, чего не было в жизни личной, но было в судьбе народа и запечатлено в генах: война, революция, торжество, надежды, поражения...

Постановка стала бесценным опытом общения со своей душой и душами миллионов других — любящих, истерзанных историей, заблудившихся на перепутьях, которых множество.

Права была Наталья Смоголь, мудро предупредив, что во время спектакля отвлекаться «нецелесообразно». Это как глоток воды, не дробимый на капли. Спектакль проходит сквозь историю со скоростью слова, устремленного в душу, и света.

В сценографии и истории все зачинается образами, мазками шелковых полотен: темница, клетка, птичка на воле, студенческий выпуск 1912 года. Все сквозь, параллельно; вместе и врозь.

Фантасмагория диктует своих главных героев, пронизывающих повествование холодом и любовью. Это уникальный случай, когда первую скрипку играют те, кто в обычных спектаклях разбивает мизансцены и поддерживает арии солистов. Три девушки — «Люди и Стихии»: Дарья Хочунская, Яна Казбанова, Екатерина Лазарева. То ли мимы, то ли богини судьбы, то ли метущиеся в отчаянии мысли, то ли пламя костра. Их образы, движения, жесты, танцы то заставляют зрителя сгибаться, оказавшись в жуткой метели, то дарят напрасный обман весны, то привязывают камень сплетен на шеи жертв, стоящих у безмолвных рек, то режут душу напополам ужасом войны. Отвлеченных мыслей у зрителя абсолютно точно быть не может. Так всех закрутило, унесло во все пределы. Если позволит русский язык, актрисы... фантасмагорируют. Такое лингвистическое и театральное открытие. История и Судьба в образе своеобразной рассказчицы Альбины Каунецкис не всегда благоволят к героям, но абсолютно покровительствуют смыслам спектакля и режиссерским замыслам.

А еще особое место в постановке у писем, что нехарактерно для театра с его монологами глаза в глаза. Это больше в европейской и русской традиции романов. Но в фантасмагории личностное в кубе, самое сокровенное и будоражащее следует передать именно так, как показал опыт «Ювенты».

Хочется громко и четко опровергнуть слова Живаго о том, что искусство не годится в призвание. Чем не призвание «ювентовцев» их благородное дело? Но вместе с тем, театр-то не профессиональный...

Гул затих

Вот он — главный не главный герой, закрученный и перебитый как все. Юрий Живаго (Роман Максименко) — светлый, мягкий, любящий, жаждущий разгадать тайну жизни, но обреченный все время постигать ужасы смерти. Он обуреваем своими воспоминаниями в прямом смысле этого слова. Потеря матери — потеря любви — потеря себя. С такой ролью сложно нести актерскую миссию: наполняться самому и наполнять зрителей, но у Романа Максименко получается.

Хотя ключевой парадокс тут не в нем, а в другом артисте — Антоне Бушунове, воплотившем Ипполита Викторевича Комаровского — мерзкого вершителя чужих судеб, камня, который разбивает зеркала красоты.

Он уж точно не заражен ничем человеческим. Буквально видны гроздья гнева, которые на нем зреют. Его цинизм сочится гноем из ран. Само присутствие как бы источает зловоние разлагающейся души. Эти искривленные губы, этот взгляд каменного монстра. Но Бушунов стал ядом, который лечит в умеренных дозах, болью от содранного с нашего собственного бездушья пластыря. Мефистофель, никогда не прикасающийся к добру. Его план спасения — сплошное искушение и погибель. Все отравлено... «Чужое ненужное ничтожество». Такой большой, такой необходимый актерский талант.

Возможно, персонаж напомнил о том, как нужна нам любовь, сострадание, прекрасное, еще более остро, чем нежная Лара (Дарья Моргунова) в очаровательном голубом — платье, танце, обмане взросления.

Лара промахнулась мимо своей жизни, потому что под руку ее толкнул злой человек и безжалостная история.

В Моргунову, как и в ее героиню, поистине невозможно не влюбиться. Ее Лара перестать нравиться не может!

Меж тем Юрий слепо исповедует две судьбы — творческая одаренность, отвергнутая избранность и недостижимое счастье жить «как все», полным домом с полными закромами. Иллюзию последнего дарит жена Тоня (Дарья Плетнева). Но лишь иллюзию. Уже в первой сцене в глазах актрисы, представляющей вроде бы счастливую новобрачную, сквозит ужасающая грусть, одиночество, обет быть сильной. Сообразительность в подборе забот, любовь, подвенечное платье, все несется в какую-то бездну.

Спасающий Ларису или спасаемый ею супруг Павел Антипов произносит проникновеннейший монолог. После многих и многих изменений он удивляется, что все еще зовется по-прежнему. И это лишь на половине пути — во многих километрах световых лет от карающего меча революции и безумного бандита Стрельникова, в которого превратился. Как там у других классиков? Словом и бронепоездом вы можете добиться гораздо большего, чем одним только словом? В глазах — огонь. Пли! Без команды, суда и следствия...

Жизнь настолько меняет всех героев, что через миг их уже не узнать — в том же платье, в той же белой рубашке на той же сцене. Другие люди. Больно и сладко наблюдать за этими метаморфозами.

Следишь за игрой Матвея Бритвина, уставшего от прозябания, задушенного благородством Лары, — не можешь дождаться, когда актер выйдет на сцену уже с революционным псевдонимом Стрельников, потому что предчувствуешь, как остро, как непоправимо и жестоко это будет. Во многих зрительских сердцах актер поставил себе памятник нерукотворный — прямо напротив памятника Максиму Зубцову, кстати сказать. Этому артисту повезло стать одним из духов фантасмагории, сквозным персонажем: Ванька, Иван, Жан. Разнузданный лубок и пролетарская жадность, заломанный картуз, белогвардейская шинель и эмигрантская грусть. Кажется, актер и сам не понимает, как это делает. В такую роль можно только кинуться — безоговорочно и безвозвратно. Радость революции оголтело катится по его душе как яблочко по тарелочке. Жизнь пошла, хоть век не умирай, но только можно ли такое назвать жизнью? Карикатура, шарж, лубочная картинка за ...цать копеек. И вот — белый офицер с непокоренной честью признается спасителю Живаго, что продолжит свое дело и свой путь... Актер играет так, что даже рубашка кажется накрахмаленной, хотя куда там — в условиях войны и скудного бюджета «Ювенты».

Единственная неизменная героиня в этом спектакле, пожалуй, Марфа (Надежда Яковенко) — как неубиенный дух добра, деревни, няниных сказок, всего доброго и простого. Душа, хряпа, голос совести, собирательный образ русской женщины. В ней нет никакой «бездны лишнего», которую Живаго находил в жизни состоятельных людей. Чего стоит монолог о партизанских трагедиях, о сумасшествии страны спроецированном на отдельно взятые личности!

Миша Гордон (Николай Голик) — тоже в чем-то собирательный образ. Он представляет тех, кто сталкивается с вечными вопросами «быть или не быть», «быть каким», «какая роль отведена нам в судьбе мира», «что делать»... В принципе, найти ответ поможет лишь верность себе. У каждого он свой.

Сцилла и Харибда

Живаго застыл как герой древнегреческих мифов между Судьбой (Лариса) и Жизнью (Тоня), словно между Сциллой и Харибдой. Вся его пересказанная жизнь в партизанским отряде не столь мучительна, как расставание с Женщинами. Один. Навсегда. Добровольно. А слезы? Слезы выплачет в стихах...

Герои жаждут довести дело своей жизни до конца, не подозревая, что с ним может кончиться и сама жизнь. Остается — поблагодарить, за то, что вместе лепили этот мир — так поспешно, так неумело и наивно... Я кончился... Мир продолжается — со мной и без меня. Фантасмагорично. Поэтично. Сурово.

«Неслыханно безоговорочно» хороший спектакль. Он о том, что главное — жить, а не планировать ее переделать, о горечи, о любви, о стихах... Уж их-то тут достаточно, они все объединяют и всех связывают. Человек, история — большая книга, в которой немало интересных мест и каждый найдет свои строки.

В конце спектакля все герои обнимаются. О, сколько всего в этом объятии — любви, таланта, радости — что молоды, что полны сил, что умеют видеть, слышать и дарить. Искренне хочется присоединиться к этим объятиям. Точно так, как все присоединились к спектаклю — артисты, постановщик танцев Дарья Хочунская, художник по костюму Егор Ткаченко, звукооператор Иоанн Ковальченко.

Ольга Аристарина,
фото Народного театра ОГУ им. И.С. Тургенева «Ювента»