Гришковец о бумаге и чувствах, которые мы не забыли

Жёлтый свет, лампа, ворох бумаги, письменный стол, и, словно монумент на нём, красуется печатная машинка. В воздухе стоит атмосфера музея, и, кажется, где-то пристальный глаз смотрительницы этого зала хранит незыблемость композиции, и вот-вот сейчас послышится мягкий голос экскурсовода: «Пройдёмте в следующий зал». Или, можно подумать, сейчас, вот прямо в это мгновение, в слегка засаленном халате, попыхивая трубкой, к зрителям выйдет автор спектакля и, слегка прохаживаясь мимо этого стола, сыграет старика, тоскующего по эпохе…

А тем временем в зале усаживалась публика. Это не премьера – спектакль идёт уже четвёртый год. Благодаря чему собирает весьма разнообразную публику. Я редко рассматриваю зрителей, но в этот раз из-за небольшой заминки перед спектаклем успел заметить, что в зале немало молодёжи и пар средних лет, не меньше было и «просвещённых» бабушек, две представительницы которых активно пытались вспомнить все спектакли Гришковца. И вот на сцене появляется автор, приглушается свет, и начинаются два часа действа, которое в театральной афише обозначается как моноспектакль.

Вопреки первоначальным мыслям, автор появляется в современной одежде и деловито раскрывает ноутбук, который резко контрастирует на фоне книг, чертежей и тубусов. А печатная машинка и в сравнении с детищем современности выглядит архаичным механизмом. Это противопоставление выглядит как сам собой разумеющийся итог технического развития с поглощением всего того, что было связано с бумагой. Но даже рядом с этим непоколебимым символом победившего прогресса не покидало ощущение того, что мы потеряли какую-то важную вещь.

И мы вспоминаем. Вспоминаем, что бумага – это хорошо, что бумага – это жизнь и эмоции, это ячейка памяти, которая хранит не только символы, начерченные ручкой, но и чувства, запахи, волнения не только спустя 20 лет, но и спустя тысячу лет. Зрители услышали и прочувствовали всю глубину эмоций через историю с бумажкой из роддома или же небольшого рассказа о берестяных грамотах. Гришковец так досконален в своих рассуждениях, будто он последний хранитель истории вещей, которые всего-навсего несколько десятков лет назад были… у каждого. Для многих в зале это и был музей. Автор, не без иронии, в белых перчатках, демонстрировал «редчайшую вещь» – неисписанную промокашку. И кто-то негромко хихикал от слова «промокашка», а кто-то начинал делиться с соседом тем воспоминанием, как сам учился в школе и пользовался этой незамысловатой бумажкой.

За все время спектакля не покидало ощущение, будто ты опоздал на фильм и твой друг рассказывает о том, что ты пропустил. С той разницей, что каждый зритель пришёл в разное время этого фильма, и, кажется, некоторые уже ловят слова автора на лету, угадывая, о чем Гришковец скажет в следующий момент. Постепенно в закоулках прожитой жизни находятся осколки воспоминаний и находится твой личный опыт общения с вещами, о которых говорится на сцене. И вот уже вспоминаешь россыпь чернильных перьев, которые когда-то лежали в шкатулке у мамы. Вспоминаешь и это невероятно утвердительное слово «ГОТОВАЛЬНЯ», и то, как от этого набора после нескольких лет оставался один хромой циркуль. Зритель вне зависимости от возраста начинает ощущать причастность к эпохе! Эпохе бумаги, пускай даже он застал последние годы многовековой истории. Но ничто не мешает каждому протянуть руку и прикоснуться к ней, чтобы запомнить и записать в своей памяти те явления и предметы, которые ещё с нами.

И Гришковец говорит о телеграммах и курьерских поездах, сургучовых печатях и томительных ожиданиях писем, о бересте и какой-то невероятной магии старых вещей. Неважно, будь то нож для открытия конвертов или же печатная машинка, которую автор с гордостью называет «ВЕЩЬ!».

Из этих вещей строится жизнь и память о жизни. После смерти великих людей частенько говорят: «Он оставил после себя множество дневников и записей». А что же скажут после смерти наших современников? Когда все их труды, оставшиеся на жёстком диске, простым нажатием клавиши можно отправить в небытие. Это не просто прощание с бумагой, это – своеобразный итог великой эпохи чувств и людей, которые эти чувства запоминали с помощью бумаги. Это лирическая нота, которая оставляет тему прощания открытой и лишь слегка напоминает: «Ребята, это ещё не ушло, но скоро уйдёт. Наслаждайтесь моментом…»

Специально для InfoOrel.ru Николай Бородин